Улица во вселенной

Улица во вселенной

(великое сновидение)

Я был предупрежден о времени 7 часов 25 ноября 2012. О том, что оно особенное (значение этого времени для нашей Планеты описано в статье «Вернулся Северный Ангел» на сайте Институт богословия Русской Северной Традиции в разделе Переписка). Я крепко держал это в памяти, засыпая вечером 24 ноября.

Заснуть удалось лишь за полночь. И вот, что я видел в 7. А то, что это было семь именно, я уверен.

Обыкновенный, вроде бы, русский город. Чуть выгнувшаяся улочка… Но все не совсем обычно. Как будто бы вся вселенная притворилась неброской улицей… какая-то ВНЕВРЕМЕННОСТЬ пронзает воздух! По виду, впрочем, напоминает век XIX или конец XVIII. Запомнились квадратные серые булыжники мостовой. (Теперь наяву такое, наверное, можно увидеть только на Красной площади. Но мостовая, представшая мне во сне, сделана была, разумеется, далеко не так тщательно.)

Домики стояли вдоль улицы полудеревянные-полукаменные. Они как будто бы тебя видят, они живые. А вот ни одной живой души человеческой нигде на пространстве меж ними нет (потому и нет, может быть, что 7 часов утра времени: рановато). По правую руку – храм.

Высокая-превысокая у него колоколенка. И возникает в уме: высокая… словно слава!

Врата у храма как темно-серый железный вздох. Такое вот ощущение. Это наяву не придет и в голову таким почувствовать что-либо. А в нави – самое обычное дело.

И не получается войти внутрь сквозь эти врата. Стена – белая. Неровная, будто не по отвесу – на глазок выложена. Иду неотрывно вдоль нее медленно во двор храма, сокрытый за высокими закомарами его стен.

И получаю тем чувствование сквозь них и чувствованием таким знаю: перед вратами храма сейчас вот собрались певчие, таковых семь.

И тоже обнаруживают они, что войти не могут. И этим удивлены. И огорчились они весьма и переговариваются между собою: Мы совершили странствие издалека. Переплывали моря какие, бездны какие переходили, чтобы сюда попасть! И вдруг у них тут закрыто. Это неправильно! Это – недопустимое небреженье к Прави. Пожалуемся царю.

Они становятся на колени – чинно, как будто бы для молитвы, – и начинают жаловаться.

И появляется тогда царь.

Выходит изнутри певчих. Из всех семи – он один.

Как это – не передать. Со стороны нави такое действо глядится естественным и простым и не останавливает внимания. А наяву ему совершенно нельзя подобрать аналогов. Взялся вот враз один изнутри семи – всё! И не таким это образом произошло как, например, можно было бы показать в современном фильме с использованием компьютерной графики.

И царь взошел по ступеням и кованые врата вдруг сами пред ним раскрылись.

Я чувствую, как идет царь во храме и свет, который в притворе был, преображается вкруг него в Свет Великий. Такое тоже едва ли можно пояснить в точности посюсторонними словами, что именно происходит.

Я чувствую, как прочерчиваются от царя в пространстве под куполом ко всему в храме чистые линии. Беззвучные и прямые, но рассекающие рождением своим воздух как удар молний! От них ничего не разрушается под высокими нефами, нет – напротив: любой предмет образуется более сильным, стойким, контрастно-ярым. Всякая принявшая стрелу вещь, внешне оставаясь недвижной, как бы вскипает верой, которую веками безмолвно исповедовала и средотачивала в себе!

Вот царь вступает в придел, за окном которого снаружи во дворе стою я. Вдруг чувствую, что сейчас он может выйти по воздуху сквозь окно наружу.

Мне страшно… Как это странно: я ведь монархист, я хочу, чтобы как можно ближе, реальнее проступил царь! и почему же мне – страшно?

И тут прохватывает меня понимание (резкое, как эфирный сквозняк): а «я» ведь этого моего сна – не совсем и мое!

То есть оно и мое «я» есть также, но только отчасти лишь. Потому что «я» этого моего сна… весь русский народ! Мне выпало в этом наинеобыкновеннейшем сновидении посмотреть – из ОТТУДА!.. (Я убежден, что любой настоящий народ есть не просто человеческое сообщество и, тем более, не просто этническая абстракция. Народ есть реально живущий Организм, а на определенном еще более высоком уровне, доступном к осознанию далеко не каждым из его представителей, народ есть Личность.)

То есть это сон этой Личности… всего русского народа. Я – лишь свидетель. А певчие уж входят в храм!..

А царь возвеселился и зажигаются все новые и новые вокруг него свечи, лампады, паникадила… И розами усыпан пол храма и начинают они… ветвиться (теперь об этом странно писать, но тогда это ветвление и рост роз, устилавших пол, отнюдь не казались чем-то из ряда вон).

Распоряжается царь: пыль вымести по углам! И окна отворить в храме! Бить в колокол!

И делается царь сам, как звон… как сей православный гул… Сейчас он выйдет через окно на улицу несмотря на витые страждущие решётки… Сейчас он выйдет!

И снова мне становится страшно этого. Но теперь я не удивляюсь. Ведь помню: страх не принадлежит мне. Прокатывается по сознанию просто как легкая волновая рябь. Сознание мое – лишь свидетель.

Истинное сознание сна – народ. Всему народу может быть сейчас – всяко. Какая-то струя в нем ликует, а какая-то равнодушна… какой-то – страшно.

Чего ведь только не врали народу о царях в прошлый жестокий век! И кто-то может подумать, будто бы царь вернулся… наказывать.

О, если бы такие могли «иметь глаза ВИДЕТЬ» (Откр 3:18)! Ведь этот нынешний царь – азартный и веселящийся, как ребенок, – он в принципе не способен к такому действу: наказывать!

Он явлен сюда ИГРАТЬ. Но – по-взрослому! Играть супротив антихриста, адской твари, которая выползает сюда из преисподней, как раз, внушать страх. И наслаждаться внушенным страхом и всяческими страданиями, что есть, наверное, величайшая мерзость из всех возможных.

Царь, чувствуется, высокий, сильный. Да, в том числе и по поводу силы ратной. Такому если случится, скажем, во чистом поле чихнуть – всё это чистое поле во единый миг закачается! Даже хотя б и Дикое…

Такого пусть побоится нечисть, рискнувшая неразумно во чистое поле выползти. А нам не разумно было б как раз бояться Спасения своего. Возможности великолепной молниеносной игры победной!

И вот, я начинаю молиться, чтобы не  испугались. И никакая другая молитва в голову не приходит, кроме молитвы Святому Духу. Она представляет собой молитву великой силы. Наверное, величайшую из молитв.

И, видимо, не один только я ею ныне молюсь, потому что чувствуется: уходит в народе страх перед тем, что царь – проступит через окно.

Всё повторяю и повторяю молитву Святому духу.

Светлеет…

Не стало города.

Эти розы, которые принимались ветвиться в храме, – они давно как розовые кусты, и на них бутоны, и они расцветают! И раскрывающиеся лепестки восьми различных цветов и над радугой правит белый.

И фиолетовая роза цветет пышнее всех и быстрее и – отцветает. И разлетаются лепестки ее с легкостью стаи птиц. И эти лепестки-птицы летят, рассыпая веера-блестки жемчужного и перламутрового сияния. Кот, белый, появляется из тумана блесток и восклицает: РАКОВИНА верхом на петухе!

И заикнулся на слове «раковина». (Слова его теперь, наяву, предстают бессмысленными. А там они имели – да и продолжают иметь – радостный какой-то и ступенчато-струящийся смысл, неразличимый отсюда! Не удивительно: здесь ведь и сам говорящий кот предстает абсурдом. Тем более – заикающийся. Во сне же и само это заиканье на слове раковина служило уточняющим символом.)

Кот исчезает в точности так же, как пропал город. Он, белый, растворяется в белом свете – он перетек в него! А свет становится ярче. Ярче. И еще ярче.

И вот его уже не способна вместить и выдерживать глубина моих глаз! И я от этого ощущения – просыпаюсь.

25.11.2012. 9.15