ДОСТОЙНЫЕ СМЕРТИ

В одной земле правил царь, прославленный своей мудростью. И вот, случилось однажды двум чужеземцам посетить стольный город этой земли. Беседовали они меж собою, проходя главной площадью, да вдруг и начали спорить. И жарким сделался спор, а под конец вовсе перешел в драку!

Стал шум, набежала стража, схватила драчунов да и отвела их прямо к царю. Ведь в это время дня царь, как раз, вершил суд, разбирая всякие нестроения.

И царь повелел тем схваченным:

- Скажите мне предмет спора вашего. Что, интересно знать, вас побудило нарушить столь непристойной дракою покой города моего?

И отвечали чужеземцы царю, и говорили попеременно, дополняя друг друга. И миновал в таких речах почти час, и слушали приближенные, и некоторые из них, как можно было заметить, склонились на сторону одного, а иные поддерживали другого.

И вот, наконец, повелел царь схваченным умолчать, потому как уже довольно проник в суть спора, и огласил решение.

- Во-первых, – говорил он, – я благодарю вас. Ведь, слушая на судилище моем речи ваши, изведать мне довелось новые человеческие глубины, до коих прежде не достигал мой взор!

И с этими словами царь даже наметил венценосной главою своей как бы легкий поклон пришельцам.

- А во-вторых, – продолжал мудрейший, – властью, которая дана мне, я присуждаю каждому из вас наказание тремя розгами. Да будут эти удары нанесены вам по обнаженным ягодицам. И да свершится это сейчас в присутствии всех этих высокородных граждан, которых можете вы здесь видеть. Дабы любой из них мог свидетельствовать в дальнейшем, что наказание было действительно понесено вами, и более вы уже ничего не должны моему народу, и можете продолжать беспрепятственно быть гостями в моей земле.

Палач приготовил розги. Подручные же его вступили в борьбу с пришельцами, и были обнажены уже ягодицы среди судилища. Но возопили тут приближенные царя:

- О, мудрейший! Ты славишься как такой среди всех народов. Так поясни же нам: как можно присудить одинаковое наказание этим двум, когда из речей их явствует, сколь несомненным образом они разнятся друг от друга?

Царь же отвечал так:

- Уймитесь. Они являются чужеземцами, то есть не моими подданными. Поэтому я не имею права заняться ими самими, но я обязан оградить от них вас, буде обнаружится в действиях или замыслах чужеземцев какая-либо для вас опасность. Коль скоро из речей их я понял, что не замышляют они против народа моего никакого зла, но только лишь непотребным шумом своего пререкательства досадили гражданам, то вот, я и приказываю воздать им достойно за этот шум, в коем равно повинны оба.

Тут приближенные согласились о наказании, наученные царем, и славили его мудрость. Но далее говорили так:

- И все же, о досточтимый, ведь эти провинившиеся раскрыли на судилище твоем свою душу. И мы, вассалы твои, заспорили меж собою и приняли некоторые сторону одного из двух, иные же сторону другого. И было б нам любопытно – а может, и душеспасительно даже – знать, какое бы наказание присудил ты кому из них, будь эти двое подданными твоими?

- Будь они подданными, – улыбнулся мудрейший царь, – я присудил бы и этому и тому – смерть. И повелел бы привести приговор в исполнение немедленно.

Тогда уже смущение приближенных перешло всяческие границы. Они заспорили меж собою, охваченные великим недоумением, и спор этот был нестройным, и угрожал перерасти в драку много более шумную, нежели учинили на площади чужеземцы, стоящие теперь с обнаженными ягодицами пред царем.

Тогда возопил сам царь, приказав умолкнуть.

И подданные умолчали немедленно, и в наступившей тишине уста царские произнесли следующее:

- Уймитесь. Не потому бы назначил я одинаковое воздаяние, что не усматриваю различий меж этими двумя людьми. Напротив, как я замечаю, разнятся они настолько, что справедливое воздаяние может быть уже только лишь… одинаковым. Да, повторяю, они заслуживают одного и того же, но – по противоположной причине. Узнать такое и вправду будет душеспасительно тем из вас, которые вместить смогут.

И далее сказал царь, указывая перстом:

- Вот этот столь туп и злобен, что никакое вообще вразумление или же наказание уже его не исправит! Не будет ему полезною никакая казнь, кроме смертной. Любая другая лишь еще больше ожесточит или оглупит его, ибо давно как уже не способен он понимать слово «справедливость» и вообще рассуждать о причинах и следствиях из причин. Смерть же отворила бы перед ним, хотя бы, возможность родиться заново и в следующий раз построить свой жизненный путь иначе.

- А этот вот – и переместился указующий царский перст – напротив, усовершенствовался на своем жизненном пути настолько, что никакая уже награда, будь то вещественная, должностная или же почестная, не в силах отворить двери для него к большему, еще, совершенству. Он исчерпал этот мир! И если бы я даже сейчас уступил ему трон мой, венец и жезл – он принял бы все сие как лишь еще одну докучающую обязанность, которая помешала бы ему заниматься Большим, о коем обитатели сего мира вовсе не разумеют. Поэтому, повторяю, если бы он был моим подданным, я предал бы его смерти. Однако ему подобные не могут уже являться, по сути, подданными никакого вовсе нигде царя. Земного – я имею в виду. Но Царь, Которому подчиняется непосредственно этот совершенный, Небесный Царь, думаю, вскорости окажет ему такую милость, что призовет к Себе. И в Царстве Своем откроет ему для нового воплощения куда более интересный мир, чем этот, нашим с вами глазам и разумению доступный.

© Ярослав Астахов, 10.05.2012