НЕПРЕВЗОЙДЕННЫЙ

Иду по этому берегу, где я однажды наблюдал урпуков… Сегодня ни одного.

То есть не сегодня, конечно – на этот раз. День постоянно один и тот же в этих высочайших широтах: полярный день. И как я хорошо себя чувствую, как это, надо сказать, естественно: беспеременное пребывание в этом покое самостоянья света!

Иду по кромке прибоя и птицы взлетывают по мере моего приближенья к ним. Очень странно. Обыкновенно здешние чайки не откликаются никак вовсе на пребывание поблизости от них человека.

Да и разлет у птиц этих какой-то необычайный – тревожит чем-то. Джонатаны ливингстоны тутошние беспечней как-то. Или, точнее будет сказать, пожалуй – плавней, кружевней…

Пытаюсь присмотреться подробней. Ого, да, похоже, это вовсе не чайки! Однако так и не могу понять, что за птицы… непростые какие-то!

Да, точно, меня не обманывают глаза. Хотя никто не поверит, если б я стал о таком рассказывать. Наверное, даже здешние (хотя рассказам о них самих – кто поверит?). Любая вспархивающая из этой пены прибоя, стелющейся… любая вдруг… вдруг разлетается на пять чаек!!

Или совсем не чаек… Но это – какая разница? Какая, если перед глазами сейчас вот это: мгновение назад была одна птица и вдруг те… бах! – как восходящая петарда в салюте: из одной – пять!!

И разлетаются по всем направленьям, каким хотят. И вызывает вот каждая эта немыслимая росстань в душе почему-то чувство щемящего облегчения…

Однако же и тревога притом, естественно, пробирает все более. Ведь это что же оно… что ж здесь такое делается?!

Усилием воли заставляю себя отвести глаза от этих невероятных разметывающихся птиц. Пытаюсь посмотреть в море – на линию горизонта.

И вот, я тогда и спотыкаюсь внезапно взглядом об ЭТО меж линией окоема и берегом, ближе к берегу… Продолговатое белесое тело разламывает, недвижно лежа, бутылочного оттенка волны.

Прямые, тихие. Барашков не заметно нигде, но вот чувство… что… что вот прямо в следующее мгновенье налетит шквал!

Вдруг я слышу:

- Понравился ли тебе наш корабль, матросик?

Подпрыгиваю от неожиданности, чуть не упав – оборачиваюсь: по этим камням-ступенькам, что свойственны берегам сего не вмещающегося в привычные представления континента, – по ним спускается ко мне Зят.

Присутствие вот именно этого из берегинов почему-то всегда рождает у меня в душе какую-то скованность. Хотя никогда ведь он мне ничего неприятного не делал, как и они все тут.

Меж нами не было и намека на какую-либо враждебность. Мы даже никогда и не спорили ни о чем с этим Зятом, как я успел тут уже перекинуться парой контраргументов с некоторыми немногими.

Но… однако… такое вот непонятное, беспричинное… меня самого в себе раздражающее немало чувство! Пытаюсь не поддаться ему. Улыбаюсь. Незамедлительно протягиваю руку и говорю:

- Привет, Зят!

Им нравится тут наше слово «привет». Они его воспроизводят забавно и как-то даже слегка торжественно. То есть получается что-то вроде "при...вед". Как этот язык берегинов ухитряется четко и в то же время ненавязчиво озвончить в этом слове концевую согласную? 

Вот именно на такой манер Зят ответствует мне. И восклицает затем, протягивая указующую длань к морю: 

- Смотри! «Непревзойденный» раскидывает поверх волненья тончайше-бодрые свои щупальца! 
Восторженность интонации Зята - хоть сдерживаемая, но прямо как бы искрящаяся, - не позволяет мне не спросить в ответ: 
- И чем же они так славны - тончайше-бодрые? 
У нас подобное прозвучало бы иронично. Точнее, было бы так скорее всего воспринято. Но этот удивительный континент, похоже, живет во времени, которое отделяют века от изобретенья иронии. 
По крайней мере - сарказма. Поэтому, сказав так, не боюсь обидеть. Патетика будет воспринята каждым здесь как поэтика - в наивности первозданного. 
- Они умеют обращать энергию морских волн в усилие, каким сжимается воздух, - с охотой поясняет мне Зят. - Неплохо, между прочим, придумано. 
Употребление последнего замечания в таком контексте есть тоже неповторимая особенность этих мест. Ведь Зят это изобрел сам: как сделать, чтобы волны сжимали воздух. Мне как-то говорила об этом Пела. 
И вот изобретатель говорит о произведении своем собственном: "неплохо придумано". У нас бы показалось такое беззастенчивым хвастовством. Или как если бы комплексующий некой неполноценностью выпрашивал одобрение. 
А вот у берегинов совсем не так. У них тут наоборот: изобретатель здесь, кажется, вообще не помнит, что это он (я, любимый) данное изобретение создал. 
Первопроходец-механик тут просто самозабвенно любуется красотой новорожденной конструкции. 
Вот именно, что - само-забвенно... На гиперборейских берегах, кажется, вовсе забвенно сАмо... 
Точнее, даже и не забвенно, а - не родилось. В Арктиде не существует, пожалуй, еще и набросков идеи "я". Хотя само это, примерно соответствующее нашему "я", существует в языке берегинов. (Своеобразно мне тут был пояснен его смысл, когда я еще лишь учился этому языку или, точнее будет сказать, вспоминал его. Аз - они произносят "ас" - употребляется, когда кто говорит и о ком идет речь - совпадают.) 
Возможно, впрочем, что какой-то хотя бы набросок наброска идеи нашего знаменитого эго у берегинов имеется. Расхваливает же ведь вот Зят как-то уж очень этот свой подводный корабль именем "Непревзойденный"! Да и такое название, скорее всего, указует исподволь: "Непревзойденный" - это корабль ведь чей? Мой он, Зятовский, а сие значит: непревзойденно славен средь берегинов кто? Конечно же я и славен - создатель и капитан, слуга ваш покорный Зят... Едва ли только он сам хоть в какой-то мере сознаёт это. 
Да, вероятно, вот на такой манер и пытается - ощупью - и у берегинов проторить себе путь сила ячества. Как ново созерцать ее в качестве перворожденных и наивных ростков тому, кто явлен сюда из мира, в котором это самое "я" выпирает с неутомимой матерой напористостью давно как уж из всех дыр! А тут - как будто на моих глазах маленький кобрёнок из яйца вылупился, который вот уже ядовит, но только пока не знает, что это вообще такое - кусаться ядом... 
Да и вообще - может, я только лишь приписываю все это Зяту. Не по себе ли сужу? Ведь Пела, когда рассказывала с таким восторгом по поводу этого корабля-то Зятовского... что-то неприятное в моей душе стронула. Типа: женщина восхищается... не мной! 
Эссе хомо... Да, далеко нам, видать, еще, людям - до берегинов, до предков наших... Расти нам еще, расти... назад в будущее! 
А ведь корабль-то - действительно - как неплох! Уж я-то, кажется, мог бы оценить, а? Подводник... 
Любая подводная лодка очень и очень зависит от - именно ведь - сжатого воздуха. Он продувает смонтированные в теле ее цистерны, наполненные водой. Наполненность водою сих ёмкостей как паз и есть то, что загоняет лодку на глубину. Затем же, чтобы возвратиться на поверхность океана к открытому воздуху, экипажу необходим воздух сжатый - чтобы продуть цистерны. 
Однако ведь продувка есть далеко не всё, чем он подводному кораблю может оказаться полезен. Пружина сжатого воздуха способна и толкать гребной винт. Пневматика же может обеспечивать изменение наклона горизонтальных и вертикальных рулей. Уверен, что на "Непревзойденном" Зята так именно все устроено. А также, если корабль вооружен артиллерийскими орудиями или гарпунной пушкой - снаряды и стрелы ведь тоже может бросать не порох, а сжатый воздух! 
Имеющий соответствующее оснащение корабль действительно будет непревзойденным в смысле, по крайней мере, своей независимости от берега. Для всяких без исключения бортовых устройств - обеспечивающих погружение-всплытие, движение-управление, составляющих боевую часть - используется универсальный источник энергии: сжатый воздух. А сжатие производится силою морских вол, которая представляет неистощимый и непрерывный подарок родной кораблю стихии...